Неточные совпадения
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо любовью дышит,
Не хладно блещет остротой;
Что ни
заметит, ни услышит
Об Ольге, он про то и пишет:
И полны истины живой
Текут элегии
рекой.
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
Пока «Секрет» шел руслом
реки, Грэй стоял у штурвала, не доверяя руля матросу — он боялся
мели. Пантен сидел рядом, в новой суконной паре, в новой блестящей фуражке, бритый и смиренно надутый. Он по-прежнему не чувствовал никакой связи между алым убранством и прямой целью Грэя.
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали
заметил Нехаеву, девушка вышла из дверей Академии художеств, перешла дорогу и остановилась у сфинкса, глядя на
реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом; местами снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с
реки, и сквозь него, на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые
заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
Потом бежал на Волгу, садился на обрыв или сбегал к
реке, ложился на песок, смотрел за каждой птичкой, за ящерицей, за букашкой в кустах, и глядел в себя, наблюдая, отражается ли в нем картина, все ли в ней так же верно и ярко, и через неделю стал
замечать, что картина пропадает, бледнеет и что ему как будто уже… скучно.
— Пустяки
молоть мастер, — сказал ему директор, — а на экзамене не мог рассказать системы
рек! Вот я тебя высеку, погоди! Ничем не хочет серьезно заняться: пустой мальчишка! — И дернул его за ухо.
Да с большими судами и не дойдешь до Шанхая:
река Янсекиян вся усеяна
мелями: надо пароход и лоцманов.
«Чего не поспеть, поспеете! —
заметил смотритель и опять спросил перевозчиков по-якутски, во сколько времени они перевезут меня через
реку.
Якуты, стоя по колени в
реке, сталкивали лодку с
мели, но их усилия натолкнули лодку еще больше на
мель, и вскоре мы увидели, что стоим основательно, без надежды сдвинуться нашими силами.
Если б эти
мели были постоянны, то их изучили бы сразу; но они наносные, образуются течением
реки и потому изменяются почти каждый год.
Приезжаете на станцию, конечно в плохую юрту, но под кров, греетесь у очага, находите летом лошадей, зимой оленей и
смело углубляетесь, вслед за якутом, в дикую, непроницаемую чащу леса, едете по руслу
рек, горных потоков, у подошвы гор или взбираетесь на утесы по протоптанным и — увы! где романтизм? — безопасным тропинкам.
Река, чем ниже, тем глубже, однако мы садились раза два на
мель: ночью я слышал смутно шум, возню; якуты бросаются в воду и тащат лодку.
Мая извивается игриво, песчаные
мели выглядывают так гостеприимно, как будто говорят: «Мы вас задержим, задержим»; лес не темный и не мелкий частокол, как на болотах, но заметно покрупнел к
реке; стал чаще являться осинник и сосняк. Всему этому несказанно обрадовался Иван Григорьев. «Вон осинничек, вон соснячок!» — говорил он приветливо, указывая на знакомые деревья. Лодка готова, хлеб выпечен, мясо взято — едем. Теперь платить будем прогоны по числу людей, то есть сколько будет гребцов на лодках.
Утром был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура стала повышаться и к часу дня достигла +3°С. Осень на берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что
смело можно идти в одних рубашках, к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а с собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен был прийти к устью
реки Тахобе и там нас ожидать.
Я
заметил, что каждый раз, когда тропа приближалась к
реке, спутники мои о чем-то тревожно говорили между собой.
Заметив место, где табуны коз переплывали через
реку, казаки караулили их и забивали во множестве, не разбирая ни пола, ни возраста.
Со временем морским прибоем
заметало старое русло; тогда
река проложила себе выход в море около горы Железняк.
28, 29 и 30 августа были посвящены осмотру
реки Сяо-Кемы. На эту экскурсию я взял с собой Дерсу, Аринина, Сабитова и одного мула. Маршрут я
наметил по
реке Сакхоме до истоков и назад, к морю, по
реке Горелой. Стрелки с вьючным мулом должны были идти с нами до тех пор, пока будет тропа. Дальше мы идем сами с котомками, а они той же дорогой возвращаются обратно.
Я шел как пьяный. Дерсу тоже перемогал себя и еле-еле волочил ноги.
Заметив впереди, с левой стороны, высокие утесы, мы заблаговременно перешли на правый берег
реки. Здесь Кулумбе сразу разбилась на 8 рукавов. Это в значительной степени облегчило нашу переправу. Дерсу всячески старался меня подбодрить. Иногда он принимался шутить, но по его лицу я видел, что он тоже страдает.
На берегу
реки я
заметил Дерсу. Он ходил и внимательно смотрел на воду.
— Лучше… лучше. Там места привольные, речные, гнездо наше; а здесь теснота, сухмень… Здесь мы осиротели. Там у нас, на Красивой-то на
Мечи, взойдешь ты на холм, взойдешь — и, Господи Боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга. Далече видно, далече. Вот как далеко видно… Смотришь, смотришь, ах ты, право! Ну, здесь точно земля лучше: суглинок, хороший суглинок, говорят крестьяне; да с меня хлебушка-то всюду вдоволь народится.
— Да, он не глубок, —
заметил Сучок, который говорил как-то странно, словно спросонья, — да на дне тина и трава, и весь он травой зарос. Впрочем, есть тоже и колдобины [Глубокое место, яма в пруде или
реке. — Примеч. авт.].
Вследствие того что через него проходит
река, оно быстро
мелеет.
Между тем погода начала хмуриться, небо опять заволокло тучами. Резкие порывы ветра подымали снег с земли. Воздух был наполнен снежной пылью, по
реке кружились вихри. В одних местах ветром совершенно сдуло снег со льда, в других, наоборот,
намело большие сугробы. За день все сильно прозябли. Наша одежда износилась и уже не защищала от холода.
Теперь уже можно предсказать и будущее залива Владимира. Море медленно отступает. Со временем оно закроет вход в залив и превратит его в лагуну, лагуна станет наполняться наносами
рек,
обмелеет и превратится в болото. По низине пройдет
река, и все речки, впадающие теперь в залив самостоятельно, сделаются ее притоками.
В ожидании парохода, который должен был привезти наши грузы, я решил отправиться в обследование
реки Сыдагоу и
наметил такой маршрут: перевалить через водораздел около Тазовской горы, спуститься по
реке Сандагоу и опять выйти на
реку Вай-Фудзин. На выполнение этого маршрута потребовалось 6 суток.
Увлеченные работой, мы не
заметили, что маленькая долина привела нас к довольно большой
реке. Это была Синанца с притоками Даягоу [Да-я-гоу — большая утиная долина.], Маягоу [Ма-и-гоу — муравьиная долина.] и Пилигоу [Пи-ли-гоу — долина груш.]. Если верить удэгейцам, то завтра к полудню мы должны будем дойти до Имана.
Мы посоветовались и решили оставить тропу и пойти целиной. Взобравшись на первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, в 4 км от нас, виднелся залив Пластун; влево — высокий горный хребет, за которым, вероятно, должна быть
река Синанца; сзади — озеро Долгое, справа — цепь размытых холмов, за ними — море. Не
заметив ничего подозрительного, я хотел было опять вернуться на тропу, но гольд посоветовал спуститься к ключику, текущему к северу, и дойти по нему до
реки Тхетибе.
Около таких лагун всегда держится много птиц. Одни из них были на берегу моря, другие предпочитали держаться в заводях
реки. Среди первых я
заметил тихоокеанских чернозобиков. Судя по времени, это были, вероятно, отсталые птицы.
На
реке Тадушу много китайцев. Я насчитал 97 фанз. Они живут здесь гораздо зажиточнее, чем в других местах Уссурийского края. Каждая фанза представляет собой маленький ханшинный [Водочный, винокуренный.] завод. Кроме того, я
заметил, что тадушенские китайцы одеты чище и опрятнее и имеют вид здоровый и упитанный. Вокруг фанз видны всюду огороды, хлебные поля и обширные плантации мака, засеваемого для сбора опия.
К трем часам дня отряд наш стал подходить к
реке Уссури. Опытный глаз сразу
заметил бы, что это первый поход. Лошади сильно растянулись, с них то и дело съезжали седла, расстегивались подпруги, люди часто останавливались и переобувались. Кому много приходилось путешествовать, тот знает, что это в порядке вещей. С каждым днем эти остановки делаются реже, постепенно все налаживается, и дальнейшие передвижения происходят уже ровно и без заминок. Тут тоже нужен опыт каждого человека в отдельности.
Подкрепив свои силы едой, мы с Дерсу отправились вперед, а лошади остались сзади. Теперь наша дорога стала подыматься куда-то в гору. Я думал, что Тютихе протекает здесь по ущелью и потому тропа обходит опасное место. Однако я
заметил, что это была не та тропа, по которой мы шли раньше. Во-первых, на ней не было конных следов, а во-вторых, она шла вверх по ручью, в чем я убедился, как только увидел воду. Тогда мы решили повернуть назад и идти напрямик к
реке в надежде, что где-нибудь пересечем свою дорогу.
Расспросив китайцев о дорогах, я
наметил себе маршрут вверх по
реке Тадушу, через хребет Сихотэ-Алинь, в бассейн
реки Ли-Фудзина и оттуда на
реку Ното. Затем я полагал по этой последней опять подняться до Сихотэ-Алиня и попытаться выйти на
реку Тютихе. Если бы это мне не удалось, то я мог бы вернуться на Тадушу, где и дождаться прихода Г.И. Гранатмана.
Санхобейские тазы почти ничем не отличаются от тазов на
реке Тадушу. Они так же одеты, говорят по-китайски и занимаются хлебопашеством. Но около каждой фанзы есть амбар на сваях, где хранится разный скарб. Этот амбар является типичной тазовской постройкой. Кроме того, я
заметил у стариков особые кривые ножи, которыми они владеют весьма искусно и которые заменяют им и шило, и буравчик, и долото, и наструг.
Я
заметил, что в этих местах снега было гораздо больше, чем на
реке Кулумбе. Глубина его местами доходила почти до колен. Идти по такому снегу было трудно. В течение часа удавалось сделать 2 км, не больше.
Он разделся донага, сел верхом на наиболее ходового белого коня и
смело вошел в
реку.
Положение местных тазов весьма тяжелое. Они имеют совершенно забитый и угнетенный вид. Я стал было их расспрашивать, но они испугались чего-то, пошептались между собой и под каким-то предлогом удалились. Очевидно, они боялись китайцев. Если кто-либо из них
посмеет жаловаться русским властям или расскажет о том, что происходит в долине Санхобе, того ждет ужасное наказание: утопят в
реке или закопают живым в землю.
Дело это было мне знакомое: я уже в Вятке поставил на ноги неофициальную часть «Ведомостей» и
поместил в нее раз статейку, за которую чуть не попал в беду мой преемник. Описывая празднество на «Великой
реке», я сказал, что баранину, приносимую на жертву Николаю Хлыновскому, в стары годы раздавали бедным, а нынче продают. Архиерей разгневался, и губернатор насилу уговорил его оставить дело.
— «Можно,
мол, ваше высокоблагородие», — говорим мы ему, да и припасли с товарищем мешочек; сидим-с; только едак к полночи бежит молдаванка; мы, знаете, говорим ей: «Что,
мол, сударыня, торопитесь?» — да и дали ей раз по голове; она, голубушка, не пикнула, мы ее в мешок — да и в
реку.
В церковь я ходил охотно, только попросил позволения посещать не собор, где ученики стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю церковь св. Пантелеймона. Тут, стоя невдалеке от отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная
река. И я не
замечал времени…
Не доезжая верст пяти, «Первинка» чуть не села на
мель, речная галька уже шуршала по дну, но опасность благополучно миновала. Вдали виднелись трубы вальцовой мельницы и стеаринового завода, зеленая соборная колокольня и новое здание прогимназии. Галактион сам командовал на капитанском мостике и сильно волновался. Вон из-за мыса выглянуло и предместье. Город отделялся от
реки болотом, так что приставать приходилось у пустого берега.
Еще недавно она была настоящею
рекой и в ней ловили рыбу горбушу, теперь же, вследствие лесных пожаров и порубок, она
обмелела и к лету пересыхает совершенно.
Может быть, кулика-сороку и не следовало бы
помещать в разряд болотной дичи, потому что он выводит детей не в болотах, а на голых, песчаных берегах
рек; но еще менее причислять его к разрядам другой дичи.
Посреди чистой воды, когда берега голы и круты, она выставит один нос для свободного дыханья и, погруженная всем остальным телом в воду, уплывет по течению
реки, так что и не
заметишь.
— Что,
мол, пожар, что ли?» В окно так-то смотрим, а он глядел, глядел на нас, да разом как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «Как потонул? где?» — «К городничему, говорит, за
реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, — придет, чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
Не
заметил он, как чрез Никольские ворота вступили они в Кремль, обошли Ивана Великого и остановились над кремлевским рвом, где тонула в тени маленькая церковь, а вокруг извивалась зубчатая стена с оригинальными азиатскими башнями, а там тихая Москва-река с перекинутым через нее Москворецким мостом, а еще дальше облитое лунным светом Замоскворечье и сияющий купол Симонова монастыря.
— Ничего, Прасковья Ивановна: он ведь уж три
реки переехал, — примирительно
заметил Арапов.
Бугуруслан был хотя не широк, но очень быстр, глубок и омутист; вода еще была жирна, по выражению мельников, и пруд к вечеру стал наполняться, а в ночь уже пошла вода в кауз; на другой день поутру
замолола мельница, и наш Бугуруслан сделался опять прежнею глубокою, многоводной
рекой.
Как скоро завалили вешняк и течение воды мало-помалу прекратилось,
река ниже плотины совсем
обмелела и, кроме глубоких ям, называемых омутами, Бугуруслан побежал маленьким ручейком.
Я не один уже раз переправлялся через Белую, но, по тогдашнему болезненному моему состоянию и почти младенческому возрасту, ничего этого не
заметил и не почувствовал; теперь же я был поражен широкою и быстрою
рекою, отлогими песчаными ее берегами и зеленою уремой на противоположном берегу.